А теперь на Запад - Страница 104

104

Соловьев, обычно серьезный, лукаво улыбнулся:

– Зачем и к чему, мы можем только догадываться. Про себя, конечно. А вот о том, что нас отсюда снимают, приказано рассказывать всем подряд, в том числе и местным жителям. Если о каком-либо колхознике есть подозрение, что он сотрудничал с фашистами, то ему нужно это узнать в первую очередь. И конечно, не мешать, если вдруг этот предатель решит сбежать к немцам. И еще сообщите всем по секрету, что нас не просто выводят в тыл, а отвезут аж в Подмосковье. Кстати, это правда.

При этих словах у комполка загорелись глаза, и он машинально достал из кармана маленький треугольник. Что радовало майора не меньше, чем захват крупного опорного пункта, так это письмо, первая весточка, полученная им от родных за пять месяцев. Этот небольшой листочек бумаги нес в себе столько счастья и одновременно столько горя, что майор не знал, стоит ли его еще раз перечитывать. С одной стороны, из письма ему, наконец, стало известно, что его жена и младшая дочь живы. Когда началась война, капитан Козлов находился в Белоруссии, где был вскоре переведен в 179-ю дивизию, отступавшую из Литвы. Тогда еще никто не знал, что немцам удастся продвинуться так далеко на восток, и его жена Шурочка, забрав детей, направилась вслед за мужем. Встретиться им не пришлось. Александра с девочками успели доехать до Смоленска, где они и попали в окружение вместе с нашими войсками. Пережить там им пришлось многое, но самое страшное, что во время бомбежки погибла старшая дочь Рая. Козлов перечитывал письмо десятки раз, надеясь, что он просто неправильно понял, и дочка лишь потерялась, а не убита, но ошибки быть не могло. Его милая Раечка, умная, красивая, еще полгода назад советовавшаяся с родителями, в какой институт будет поступать, теперь похоронена где-то под мостом, и он никогда ее больше не увидит.

Несмотря на страшное горе, Александра, как и подобает жене военного, не пала духом и сделала все, чтобы спасти младшую дочь Валю, которой едва исполнилось пятнадцать лет. Она присоединилась к боеспособной части, сумевшей сохранить танки, справедливо полагая, что с ними они смогут выйти из окружения. Это им действительно удалось, и семья вернулась домой в город Рубежное. Письма Шурочка, конечно, писала, но ни одно из них так и не дошло до адресата, затерявшись где-то по пути. Затем семьям комсостава приказали эвакуироваться, опасаясь возможного прорыва немцев, и они переехали в Подольск, где жили дальние родственники мужа. Об этом Александра написала в очередном письме, которое полевая почта наконец-то сумела доставить по адресу.

Подольск это тоже Подмосковье, максимум несколько десятков километров от места их новой дислокации, а может еще меньше. Поэтому, хотя комполка весьма огорчало то обстоятельство, что вполне боеспособное соединение отводят в тыл, но перспектива встречи с родными не могла не радовать.

* * *

В Москву нас отправили сразу же, как только ретивый особист Кирюхин установил мою личность. Но, конечно, «сразу же» вовсе не подразумевало, что мне подали персональный самолет. Сначала мы долго тряслись в древней полуторке, везшей нас на другой аэродром, где базировались транспортные самолеты. Потом мы ждали подходящего рейса. В общем, сутки спустя я едва только преодолел половину расстояния до Москвы, застряв где-то под Ржевом. Не знаю, виной ли тому невезение, или холодная погода, выводившая из строя технику, а может, мне просто подсовывали то, что похуже. Так или иначе, но сначала самолет, перевозящий важного пассажира, пошел на вынужденную, а затем вышел из строя грузовик, на котором нам все-таки посчастливилось проехать еще полсотни километров.

Уже вечерело, и пришлось устраиваться на ночлег в маленьком городке Зубцов, идти до которого нам было ближе всего. Войск здесь находилось много, но для старшего лейтенанта с ординарцем местечко нашлось, благо что Кирюхин снабдил меня новенькой формой. Найдя себе пристанище, мы определились, кто чем займется. Один из нас лег подремать, а Авдеев принялся бегать по штабам расквартированных здесь подразделений, ругаясь с особистами и командирами. Ругань и корочка помогали мало, и через час Павел вернулся ни с чем. Обиженный тем, что нам не могут выделить транспорт, он недовольно принялся костерить коменданта и прочее местное начальство, не жалея для них эпитетов. Покивав на его путаные объяснения, я поинтересовался, какие новости ему удалось узнать.

– Самая главная, – буркнул он, – машину нам пока не дают. Придется ждать до утра.

– А еще какие?

– Наши войска Холм освободили. Похоже, что большое наступление началось. А еще Курск окружили, и вместе с ним не то восемь, не то десять немецких дивизий.

– И ты молчишь! – воскликнул я возмущенно. – Я тебе что, прекрасная маркиза, что приходится все новости по крохе вытягивать? Еще что-нибудь слышал?

– Да, союзники наконец-то расшевелились.

– Что, неужто второй фронт решили открыть?

– Да где там. Просто японцы вчера разбомбили какую-то базу, вроде бы американскую. Потопили пару линкоров и четыре авианосца.

– А не наоборот?

– Может, и наоборот, – равнодушно пожал плечами ординарец. – У нас тут своих проблем хватает, еще и чужие корабли считать.

Сонное настроение у меня сразу улетучилось, и я попробовал выбить у Павла какие-нибудь сведения, но он и так уже рассказал все, что знает. Впрочем, подробности мы скоро узнаем. Самое главное то, что Перл-Харбор, а это название теперь не имя собственное, а нарицательное, случился на две недели раньше. Ну что же, хорошо. Теперь будет легче выбивать из американцев хотя бы те крохи помощи, которые они обязались нам поставлять. Спать мне расхотелось, и я попытался вспомнить ход войны на Тихом океане. Однако условия для вдумчивого анализа были не совсем подходящими.

104