Разобравшись в этом и поняв, что задание Верховного мне по плечу, я повеселел:
– Справимся, товарищ Куликов. А снимать фильмы дело полезное. Как сказал Ленин, кино это важнейшее из искусств.
– Неправильная цитата, – назидательно поднял палец майор. – Полностью фраза звучит так: «Пока народ безграмотен, важнейшим из искусств является кино».
Просмотрев все бумаги, касающиеся подвига противотанкового дивизиона, я вынес вердикт:
– Придумывать ничего не нужно, все написано до меня и даже снято. Бондарчук, то есть, тьфу ты, Бондарев. «Горячий снег».
Требовалось только немного подогнать сюжет фильма под реалии сорок первого года и сократить, насколько можно. У нас-то будет не полнометражная картина, а по сути военная хроника. Ну, ломать не строить, всегда мечтал поработать редактором, выкидывающим целые главы из книги. Эпизод с лошадками на скользком спуске оставим, он очень характерен. А вот вредного комбата батареи, как там его, Дроздовский кажется, мы выкинем, да и все равно военная цензура не пропустила бы. Комбат должен быть личностью исключительно положительной. Бойца с гранатами против самоходки он тоже посылать не станет, тот сам вызовется.
Дело споро двигалось, Куликов только успевал записывать. На все мои рацпредложения он согласно кивал, пропустив без комментариев даже сцену обмывания орденов. Единственно, в чем гэбэшник засомневался, это в способности санитарки легко заряжать орудие, однако я настоял на своем:
– Если даже изнеженный человек из будущего справился, в смысле я, то современная девушка тем более сможет. Да и что там делать, хватай патрон и отправляй в ствол, затвор-то полуавтоматический. Тут главное требуется внимание, чтобы направлять снаряд ровно и до щелчка. Все это, конечно, до первой неисправности. Если, к примеру, затвор заклинит или капсюль попадется недовинченный, то санитарка сама не справится. Да, кстати, тут же нигде не написано, какие орудия были у нас под Курском.
– ЗИС-3, но я сомневаюсь, что их разрешат показывать. Для съемок приготовили «сорокапятки» и списанные гаубицы.
– Да что тут секретность разводить, – возмутился я, – можно подумать, немцы новые пушки еще не видели. Мы же не технологию производства раскрываем. Наоборот, нужно показать в фильме, что вот такие замечательные орудия сделали нам наши рабочие и конструкторы. Прорекламируем, так сказать.
В общем, можно констатировать, что мой первый опыт в качестве сценариста оказался успешным. Куликов остался доволен произведением Бондарева в моем пересказе, но, спрятав все наброски в портфель, он не спешил уходить, а мялся, пытаясь что-то сказать. В таком странном состоянии мне его видеть еще не приходилось. Было ясно, что случилась какая-то крупная неприятность. Наконец, гэбэшник собрался с духом и выпалил:
– Вы знаете, но вашего деда мы найти так и не смогли.
– Он что, погиб?
– Нет, не в этом дело. Просто мы так и не смогли узнать, в какую часть его направили.
– Странно, я понимаю, что у вас компьютерных баз данных пока нет, но ведь его военкомат находится не на оккупированной территории, все архивы доступны.
Нельзя сказать, что эта новость меня озадачила. Вовсе нет, она просто ошарашила и поразила до глубины души. Майор молодец, что приберег ее под конец, иначе я бы не на один вопрос внятно не смог бы ответить.
Когда голова стала кружиться чуть медленнее, я попробовал собраться с мыслями. Не могло ли получиться так, что хронопотоки компенсировали привнесенные мной изменения, и мой дедушка просто исчез. А может, постарался Маленков со товарищи или же всеми горячо любимый Никита Сергеевич? Перебрав самые экзотические причины, я мысленно стукнул себя по лбу. А потом, для острастки еще раз, уже по-настоящему.
– Послушайте, кажется, я понял, в чем дело. В Книге памяти нашей области и в списках потерь, хранящихся в Центральном архиве, его возраст указан с ошибкой на десять лет. Год рождения в документах написан 1912-й, а где-то и 1913-й.
– Странная опечатка.
– Еще бы не странная, ведь в том же Новоанинском военкомате зарегистрирован его старший сын, мой дядя, двадцать четвертого года рождения, которого, кстати, в следующем году в армию заберут. Понятно же, что в одиннадцать лет сына родить нельзя.
Куликов просветлел лицом, найдя объяснение мистическому исчезновению:
– Любопытная история, а ведь если бы возраст был указан правильно, то вашего деда могли бы направить в тыловые части, и ему не пришлось бы ходить в атаку. Почему же так произошло? А у вашего дяди как судьба сложилась?
– Воевал связистом, соединял разорванные провода под огнем противника, за что награжден орденом и медалями. В своем последнем бою, уже в апреле сорок пятого, поднял солдат, которые залегли под пулеметным огнем.
– В атаку?
– Да нет, немец прижал все его отделение пулеметным и минометным огнем. Не знаю, что их командир делал, но мой дядя вывел бойцов из-под огня. В общем, всех спас, но сам получил смертельные раны. Его за этот подвиг приставили к ордену. А похоронка как раз к дню Победы пришла. Вот такая грустная история.
– Ясно, – вздохнул майор, – а другой ваш дед, который сейчас на «Баррикадах» работает?
– Он бы, наверно, так и остался на заводе до конца войны, но когда немцы подошли к Сталинграду, предприятие закрыли. В трудовой книжке у него написана дата увольнения 23 августа 1942 года в связи с эвакуацией завода.
– И последний вопрос, а то вы уже вымотались. Расскажите мне о вашем майоре Сысоеве. Это дело я тоже ни на кого свалить не могу.
– Ну, как вы понимаете, самого майора я знаю лишь недавно, но зато могу судить по его сыну.