– Какой-то Малых неадекватный, – нахмурилась Ландышева. – Вместо того чтобы организовать эвакуацию, стреляет в подчиненных. Где он сейчас? Я сообщу в органы, чтобы с ним разобрались.
– Да уже разобрались, – махнула рукой Нина. – Как раз после этого нам Иванова и прислали.
Чтобы разрядить обстановку, я спросил о том, когда госпиталь располагался в Торопце.
– В начале августа. Но там мы пробыли меньше месяца. Потом немцы прорвались, и госпиталь пришлось срочно эвакуировать. Мы его свернули, когда фронт был уже в четырех километрах. Еще немного, и опоздали бы. Страшно подумать, что было бы, если бы мы не успели.
– Что фашисты делают в таких случаях, мне уже рассказывали, – вздохнул я. – У нас в полку есть ребята, которые участвовали в освобождении Великих Лук. Там немцы успели пробыть только два дня, но им этого времени хватило. В нашем госпитале, который не успели эвакуировать, они убили всех. Не только раненых, но и врачей с медсестрами. А еще для фашистских летчиков госпитали это любимая цель.
– Да уж знаем, – кивнула Нина. – Они как-то сбрасывали листовки, в которых предупреждали, чтобы медицинские учреждения вывесили белые полотнища с красными крестами. А потом прилетело много самолетов, и начали колотить по всем госпиталям, которые это сделали.
– Одним словом – фашисты. А где вы в Торопце находились?
– В школе. Нам город понравился. Красивые старинные дома, приветливые люди. Спасибо вам и всем остальным, кто его освобождал. Вы знаете, мы ожидали, что после штурма Торопца к нам хлынет поток раненых, и очень обрадовались, что их оказалось сравнительно немного. И не думайте, вовсе не потому, что нам меньше работы.
– Город действительно красивый, – согласился я с Ниной. – К счастью, он не сильно разрушен. Только мы там недолго оставались, всего один день. Кстати, наша рота тоже размещалась в школе, в физкультурном зале.
– А у нас там перевязочная была. Вот видите, все время наши пути пересекаются, но вы все же попадайте к нам пореже.
Следя за обстановкой на фронте, я не забывал писать свои рекомендации по тактике и военной технике. Пребывание на фронте весьма способствовало освежению памяти, и все когда-либо прочитанное по этим темам само собой вспоминалось. А когда умные мысли все же закончились, я решил, что раз кроме армии еще существуют партизанские отряды, то можно написать отдельные рекомендации и для них. Упор при этом делал не на диверсионные операции, так как в стране имеется много специалистов, разбирающихся в этом вопросе лучше меня, а на идеологию. Я хорошо знал, что у жителей оккупированных территорий нет никакой информации о положении дел на фронте, и они начинают верить тому, что Москва и Ленинград пали. Кроме того, нужно не просто уничтожать пособников оккупантов, а разъяснять им, что для них еще не все потеряно. За правильное поведение их потом простят и не будут считать предателями, а за неправильное казнят. Если это не сделают партизаны, то после освобождения данной территории нашими войсками наказания все равно не избежать. В общем, все примерно так же, как в сорок четвертом году нашей истории. Главное, информировать о действительном положении дел, а там люди сами поймут, что поражение Германии неизбежно.
Запечатав конверт, я адресовал его Центральному штабу партизанского движения и, отдав Ландышевой, с чувством выполненного долга отправился на боковую. Но у сержантши понятие о долге сильно отличалось от моего. Вскоре после полуночи она растолкала меня и вручила конверт с ответом. Кстати, интересно, какой путь проходит моя корреспонденция. Насколько я понимаю, Ландышева сама не занимается шифровкой сообщений. Наверно, она передает их особистам какого-то соединения. А может, мои послания отвозят специально выделенным для этого самолетом.
Похлопав спросонья глазами, я все-таки смог уловить смысл написанного – такого адресата не существует. В настоящее время штаб партизанского движения создан лишь в Ленинградской области. Правда, он еще руководит действиями партизан на оккупированных территориях Новгородской и Калининской областей, но все равно этого мало.
Я не отношусь к тем людям, которых ночью разбуди, и они сразу дадут ответ на любой вопрос. Лишь спустя час мне удалось припомнить, что центральный штаб действительно был создан только через год после начала войны, когда стало понятно, что немец еще силен и продолжает наступать.
Теперь мне пришлось писать новую рекомендацию, теперь уже по созданию центрального штаба партизан. За этими трудами прошла вся ночь, а утром меня уже потащили на банкет. В связи с октябрьским праздником выходило все больше указов о награждениях и присвоении частям и соединениям званий гвардейских. Ни одного дня не обходилось без того, чтобы кто-нибудь не устраивал маленькое торжество. Вот и сейчас объявили, что 29-й истребительный полк, который прикрывает нашу армию, преобразовывается в 1-й гвардейский. В госпитале нашлось два летчика из состава полка, и естественно, они решили отпраздновать свое звание гвардейцев, а заодно еще и ордена.
По такому случаю медперсоналу пришлось закрыть глаза на некоторые нарушения режима и принести именинникам канистру с требуемой жидкостью. После второй кружки разведенного в жуткой пропорции спирта кто-то из гостей поинтересовался у гвардейцев, почему их так редко видели в небе.
– А нас трудно увидеть, мы птицы редкие, – пошутили летчики. – Сами посудите, к началу октября в полку оставалось только семь машин – три «чайки» и четыре «ишачка». А нам надо сопровождать полк штурмовиков, полк бомберов, да еще прикрывать наземные войска. Мы, конечно, не единственная истребительная часть на фронте, но в других дела обстоят не лучше.