– Итак, рассмотрим операцию Василевского. Полагаю, что введя в бой хорошо подготовленные ударные армии, мы сможем с ходу захватить ряд населенных пунктов и, пока немцы не подтянули резервы и не создали сплошную линию фронта, успешно развивать наступление. Считаю, что основания для оптимизма у нас имеются. Даже если Первой Ударной армии не удастся полностью овладеть городом, то свою основную цель она все равно выполнит. Основная трудность для нее не прорваться, а удержать позиции, чтобы не повторить судьбу… – Рокоссовский на мгновение заглянул в свои записи, – армии Власова в прежней истории, которая попала в мешок где-то под Ленинградом.
При этих словах Сталин едва заметно усмехнулся. Несостоявшийся, теперь в этом можно быть уверенным, главный предатель страны был очень неплохим генералом, а такими кадрами разбрасываться не следовало. Его все-таки повторно назначили командующим ударной армией, которой Верховный присвоил тот же самый второй номер, как и в прошлый раз. Правда, лишь несколько человек в стране могли оценить эту маленькую шутку. Практический же смысл запутанной нумерации заключался в том, чтобы сбить с толку противника. У немцев в начале войны танковые группы нумеровались по порядку, начиная с юга, а вот у нас такой закономерности нет. Узнав, что под Курском они имеют дело со 2-й и 4-й ударными армиями, немцы не смогут экстраполировать эти данные и догадаться, с какой стороны ждать следующего наступления.
– У Третьей Ударной, – продолжал делиться своими соображениями Рокоссовский, – полоса наступления более сложная, но зато ей легче удерживать свои позиции, так как один фланг будет прикрыт. Как я понимаю, мы должны уделять внимание не только самому прорыву, но и закреплению захваченных в ходе наступления позиций, а также непрерывному снабжению войск. Тылы ни в коем случае не должны отрываться надолго. Далее, пока есть немного времени, нужно проверить подготовку и укомплектованность штурмовых батальонов. В настоящее время в каждой дивизии ударных армий имеется не менее одного такого батальона, а в соединениях первого эшелона – не меньше двух, что для настоящего времени уже неплохо. Но вот уровень подготовки у них разный. Имеются также случаи нарушения приказа о выделении каждому штурмовому батальону саперной роты и необходимого количества минометов. Не всегда проводились учения для слаженности действий с артиллеристами и танкистами. У многих красноармейцев до сих пор нет полного боекомплекта гранат. Еще хуже ситуация с дымовыми шашками, ножницами, кирасами, саперными инструментами.
– Ну а в целом, – встревоженно перебил докладчика Верховный, – как вы оцениваете исход операции, не далеко ли мы замахнулись ударными группировками?
– Я никогда не планировали операции такого масштаба, но полагаю, что глубокий прорыв возможен. Правда, у меня есть сомнение, нужно ли вести наступление по расходящимся направлениям. Но с другой стороны, противник не сможет сразу связать между собой эти удары, а когда поймет свою ошибку, уже будет поздно.
Выслушав собеседника, Сталин, не говоря ни слова, разложил карту с расположением резервов и начал внимательно ее рассматривать. Пользуясь паузой, Рокоссовский достал драгоценные записи и принялся в очередной раз их внимательно перечитывать. При этом у него появлялись те же мысли, что и у остальных посвященных. И в самом деле, почему Артефакт не забросил к ним ну хотя бы выпускника военной академии. Все, что надиктовал пришелец, конечно, очень важно, но сведения по тактике и стратегии у него были весьма неполные. В его знаниях военной теории и истории зияли огромные прорехи, и он не имел понятия о многих элементарных вещах. Даже такой, казалось бы, простой вопрос, на какую глубину артиллерия поддерживала атаку пехоты методом последовательного сосредоточения огня в разные периоды войны, ставил попаданца в тупик.
Не поднимая головы, Верховный неожиданно спросил:
– В прошлый раз с Демянском не вышло дело, надо ли сейчас затевать наступление в этом направлении?
Вопрос был отнюдь не риторическим, и прежде чем отвечать, Рокоссовский еще раз взвесил все обстоятельства.
– Итак, мы обозначим окружение Демянска, – начал пояснять Рокоссовский, как бы рассуждая сам с собой, – но наступление будем вести не спеша, чтобы противник успел перебросить на данный участок все возможные резервы. На северном направлении для нас важнее оттянуть от Ленинграда как можно больше немецких сил, чтобы отбросить врага подальше от города. Демянск же в любом случае никуда от нас не денется, теперь я в этом полностью уверен.
– Если это верно, это хорошо. Кольцо замыкать пока не будем.
Еще немного повозившись с картами, Сталин перешел к следующему вопросу.
– Где вы предлагаете использовать дивизию товарища Андреева-Соколова?
– На южном фасе Демянского выступа. 179-я как раз находится недалеко оттуда, и ее участие в наступлении на Холм будет выглядеть вполне естественно. Соответствующий приказ я подготовил. А сам товарищ Андреев вместе со своим батальоном будет переброшен на Старо-Русское направление. Мы потребуем от командарма, чтобы этот батальон в наступлении не использовали и держали в резерве на случай вражеского прорыва, которого, я уверен, не будет. По данным разведки, там крупных сил противника нет.
– Вот и хорошо. Мне кажется, на фронте ему будет безопаснее, чем у нас в Москве. Как бы мы ни пытались засекретить наличие нашего гостя, но вряд ли сможем долго скрывать его от тех, кому это знать не нужно.
А скрывать с каждым днем действительно становилось все труднее. Вот недавно один из ответственных товарищей, курирующих авиационную промышленность, очень сильно заинтересовался вопросом, откуда берутся новые сведения по авиатехнике. Причем сведения эти настолько важные, что на их основе принимаются решения о начале или прекращении выпуска различных моделей самолетов. Выяснить, кто является источником информации, ему особого труда не составило, и Андреева-Соколова чуть было не забрали прямо из госпиталя. Конечно, охрана тут же вмешалась и арестовала похитителя, которого отправили на допрос не куда-нибудь, а прямо к Меркулову. Увидев, кто его будет допрашивать, лжеврач отпираться не стал, и выложил все, что знал. В тот же день любознательного товарища, оказавшегося секретарем ЦК, вызвали на ковер к Верховному для обстоятельного разговора. К стенке его ставить никто не собирался, ведь интерес шефа авиационной промышленности был в общем-то вполне закономерным. Ведь тот, на ком лежит ответственность за выпуск самолетов, должен быть уверен, что все делается правильно. После беседы с Верховным, пояснившим, что, не будучи наркомом внутренних дел, лезть в эти самые секретные дела не стоит, этот товарищ сделал соответствующие выводы. Правда, понял он все хотя и верно, но несколько превратно. Вернувшись домой, секретарь написал заявление с просьбой освободить его от занимаемых должностей по состоянию здоровья, не забыв для пущей убедительности наглотаться таблеток.